Следующая практика была в Киеве.

Там в институте ядерных исследований пускали циклотрон, и к нему требовалась мелкая электроника. Но в Киеве как раз проходили гастроли Театра на Таганке. С Владимиром Высоцким. Это невозможно было пропустить, и мы с Т. Полупановой посмотрели почти все, хотя проникновение в театр, сами понимаете, при полной невозможности достать билет, было подвигом, по сравнению с которым умножитель частоты, потребный для циклотрона, просто мелко плавает. Конечно, и он был рассчитан, настроен, сдан.

 

Еще там был джаз Дюка Эллингтона. А бесконечные лабораторные работы с первого курса и до конца! Несметное количество гальванометров, компараторов, нониусов, графиков и электронный микроскоп, в котором рассматривали какой-то дым. Апофеоз электроники - курсовой проект по осциллографу. На весь читальный зал был один справочник по транзисторам, а в нем - только один подходящий мощный транзистор КТ-503, на котором все делали выходной каскад. Пока рассчитаешь все генераторы разверток, на последний этап - номенклатуру элементов, не остается никакого вдохновения. Все (кроме отличников) заполняли от фонаря, благо проверить все равно невозможно.

 

И было еще много всего, что вспоминается: общага, смотры художественной самодеятельности, эстафета «За индустриальные кадры», выездные комсомольские учебы, походы по Южному Уралу, «Физико-техник», Весна УПИ. Все это было, мы все это прошли вместе. Оглядываюсь назад через 30 лет. Низкий поклон нашим преподавателям. Они были профессиональны, добры и справедливы к нам.

 

И мы это помним и ценим. Мы знаем, как устроен мир, потому что они нас этому научили.

От имени Саровской диаспоры

Гусев павел трифонович

 

Однажды вечером в моей квартире раздался звонок телефона.

трубку взяла дочка, сказала: «Да?». Потом произнесла: «Папа, тебя...» и протянула трубку мне. Усталый и отупевший после тяжелого рабочего дня, я с неохотой взял эту чертову трубку и недовольно пробурчал:

- Слушаю». И вдруг...

 

- Паша, здравствуй, - раздался такой ласковый, единственный в мире голосок.

- Это Полупанова звонит...

 

Я так и сел на стул, нащупав его дрожащей рукой. Тома! Наша милая, славная, удивительная Тома!

Сразу же забылись и усталость, и неприятности. Я почувствовал себя снова молодым, нахлынули воспоминания. Я даже не сразу смог понять, что мне говорит наша Тома. Для меня не слова ее были важны, а мелодия ее голоса. Наконец, до меня стал доходить смысл сказанного. Тома просила нас написать воспоминания о нашей учебе в институте, о том, как мы начинали свой трудовой путь, написать о том, чего мы достигли. Я обещал. На том этот совершенно неожиданный для меня разговор и кончился. Я сразу же связался с Мишей Овчинниковым. Миша сказал кратко, но весомо: «Пиши. От имени всей нашей Саровской диаспоры пиши». Миша для меня - начальник, староста. И был, и есть, и будет. И я был горд тем, что он, как всегда, самую трудную работу - давать указания - взвалил на себя, а остальное поручил мне. Так появились эти воспоминания. Я понимаю, что получилось скучно. Не умею я писать так, чтоб дух захватывало. Даже о нашей студенческой жизни. Я же деревенский, да еще из семьи староверов. А староверы, как известно из литературы, люди суровые и молчаливые. Вот и я такой.

 

Студенческие годы.

Для нас они начались в 1967 году после успешной сдачи вступительных экзаменов. Мы попали на кафедру экспериментальной физики, специальность 0631, в группу ФТ-143. После торжественного пожатия рук нам поручили очень ответственное дело - направили: кого в колхоз убирать урожай, кого на строительство первой в Советском Союзе летней открытой конькобежной ледовой дорожки на Стадионе пионеров и школьников в Свердловске. Я попал во вторую группу. Работа была тяжелая, но для физического развития полезная. Гармоническое развитие студентов - это, видимо, был главный козырь нашего высшего образования по сравнению с высшим образованием в западных странах, где студенты не то что в стройотряде или на стройке, но даже в колхозе на уборке урожая не работали. Между прочим, работа в колхозе была полезна и тем, что этот колхоз поставлял затем институту овощи по более низким ценам. Оттого и обеды в студенческой столовой были дешевле, чем в городских столовых. Копеек за 40 можно было взять и первое, и второе, и третье, и салат. Порции были большие, много картошки, капусты, было и мясо. В городских столовых, чтобы так поесть, приходилось тратить рубля полтора.

 

1 октября 1967 года состоялось наше посвящение в студенты.

Перед входом в главный корпус УПИ были выстроены все первокурсники. Зрелище было впечатляющее: только на физтех было принято 175 человек, а были еще химфак, радиофак, стройфак, электрофак, экономический и т.д. Были речи, было торжественное вручение символического студенческого билета. И началась учеба. В нашей 143 группе подобрались отменные ребята. Можно вспомнить, например, Сережу Стрюкова, этакую «кроху» за два метра ростом с пудовыми кулачищами, умницу и хорошего друга; Сашу Максименко, тоже гренадерского роста парнишку с очень доброй улыбкой и милой картавостью; Витю Архипова и Валеру Арбузова, кучерявых красавцев (Валера был вдобавок и суворовцем, почти офицером, мне кажется, что многие девушки были тайком в него влюблены); Валеру Савинова, скромного мальчика с удивительно румяным лицом; Вову Полонского, в меру упитанного интеллигента с мягким голосом; Колю Смирнова, спокойного, я бы даже сказал - хладнокровного, рассудительного юношу; Вову Свендровского, старавшегося всех поразить своим густым бархатистым басом и ударившегося затем в йогу. Йогом вскоре стал и Саша Никонов. Саша вообще был очень целеустремленным человеком. Например, он за годы учебы в институте научился играть на гитаре, испортив при этом нервы не менее, чем десятку человек, вынужденным слушать это непрерывное треньканье в течение многих месяцев.

 

свердловская "диаспора"

Были у нас в группе и две очаровательные девушки: Тома Полупанова и Галя Полыгалова. Тома - это Тома: маленькая, шустрая, веселая, она заряжала нас своей неиссякаемой энергией, она командовала нами, и мы, двухметровые парни, послушно выполняли все приказы этой метр с кепкой пигалицы и были счастливы, если она благодарно нам улыбалась. Галочка была более спокойна, более женственна, но и в ней чувствовалось кипение жизненных сил, огромная внутренняя энергия и целеустремленность.

 

Мы хотели бы вспомнить еще двух парней из нашей 143 группы. Первый - это Саша Кузнецов, спортсмен, альпинист. Он был назначен первым старостой нашей группы. Но... Он очень любил горы, не мог без них жить. И поэтому после первой же сессии покинул нас. После этого мы выбрали старостой Мишу Овчинникова. И не ошиблись. Миша провел нашу группу как корабль через тайфуны семестров и сессий; он держал нас своею крепкой рукой как котят за шиворот, вовремя устраивая нам выволочки, если мы в чем-то провинились; он баловал нас, давая нам порезвиться, если это не мешало главному - учебе. Он был лучшим старостой группы из всех старост, каких мы знали.

И мы все любили и ценили его. Мы и сейчас его любим и ценим.

 

Второй наш однокашник, о котором мы хотели бы вспомнить, -  Вова Андрюшин. Это был умница и удивительно душевный человек. Школу он закончил с золотой медалью, математику, физику, химию знал досконально, был на первых ролях в нашей группе, но при этом не задирал нос, был прост, всегда дружелюбен и весел. Он погиб после окончания первого курса. Поехал со стройотрядом на целину, заболел. Началось заражение крови. Спасти его не смогли. Он лежит на Широкореченском кладбище, и мы, приезжая в Свердловск, приходим к нему, чтобы повидаться, вспомнить наши студенческие годы и рассказать о себе.

 

Сразу после начала занятий нам сообщили, что мы удостоены чести участвовать в параде в честь 50-летия Великой Октябрьской социалистической революции в качестве спортсменов. За какую-то чисто символическую плату нам выдали страшного вида, но теплое спортивное трико, выдали палки, и мы стали тренироваться. 7 ноября 1967 года было холодно, но снега не было. Земля была стылая, воздух - морозный. Пока мы стояли и ждали своей очереди, основательно продрогли. Но вот прозвучала команда, и мы бодро зашагали по проспекту Ленина к площади 1905 года, где по сигналу разом взмахнули своими палками. Упражнения были так себе, ничего сложного. Главное было сохранить на таком морозе синхронность. Все прошло нормально: из нас никто не заболел, и начальство осталось довольным. Когда мы стали студентами, нам стали платить стипендию. Целых 45 рублей. Это было гораздо больше, чем у меня в семье приходилось на человека. На такую стипендию жить молодому человеку в городе было трудно, но можно. Получив первую стипендию, я пошел в магазин и купил себе куртку из нейлона, японскую. Она до сих пор цела. Нитки, правда, сгнили, да и мала она мне стала: на животе не застегивается, но для огорода - сойдет.

 

Учиться было интересно. Лекции нам читали замечательные преподаватели: Пулин Д.А., Кортов B.C., Соловьева А.А., Суханова К.А., Довгопол С.П., Соловьев Г.В. и др. Рассказывали они увлекательно, материал знали досконально. Сергей Петрович Довгопол, помнится, прочитал нам курс лекций на тему «Теория групп». По этому курсу учебников вообще не было. Лекций было что-то около трех десятков. Сергею Петровичу этого показалось мало. Он написал еще целую книгу (в черновике) и отдал эту кипу листков нам для того, чтобы мы по ним готовились к экзаменам. Материала было!.. Мы тогда уже были опытными студентами, третьекурсниками, могли за ночь выучить китайский язык, но даже мы кряхтели и выразительно цокали языками. Была развернута кипучая деятельность: листки С.П. Довгопола были размножены, так что каждый имел свой экземпляр, и началось учение, непрерывное и неустанное. Мы похудели, мы посерели... Экзамен прошел удачно: сдали все.

 

И практические занятия у нас вели колоритные преподаватели.

Аналитическую геометрию нам преподавал Идриксон, прозванный студентами за его кипучую энергию Цубербиллером (так звали автора задачника по аналитической геометрии; чем-то эта фамилия ассоциировалась у нас с «вечным пропеллером»). А лабораторные работы по высокому напряжению у нас вел Маренич, сын известного народного артиста театра музыкальной комедии. Его инструктажи и объяснения были так веселы и искрометны, что запоминались основательно. А как не вспомнить Перетягина с его ставшей классической фразой «У вас какие-то меркантильные интересы», которую он говорил нам, студентам, когда мы интересовались, заплатят ли нам за наш труд.

 

саровская "диаспора"

А еще мы изучали вычислительную технику. Сначала проводили расчеты на механической вычислительной машине, которая называлась, кажется, «Феликс». Это было что-то типа мясорубки с ручкой. Там были рычажки, их надо было определенным образом установить в зависимости от того, какое действие предполагалось совершить и с какими числами. После этого надо было покрутить ручку, и минут через пять получался ответ. Затем мы работали на электрической машине, которая при выполнении действий громко стрекотала. Особенно когда задавалось деление на ноль. Это было страшно интересно и, несмотря на категорический запрет, весь класс постоянно был полон бодрого характерного стрекотания. Проводили мы вычисления и на аналоговых вычислительных машинах.

 

А еще нам показывали ЭВМ «Урал», которая занимала несколько больших комнат. Вспоминая все это, не перестаешь удивляться, как далеко шагнула за прошедшие 30 лет вычислительная техника. Теперь у каждого есть карманные калькуляторы, работающие бесшумно и быстро. У многих не только на работе, но и дома есть ПК с выходом в Интернет. Многие имеют свой Е-мэйл. Что-то будет дальше?

 

Военная подготовка была у нас недолго - всего один год. Мы несколько раз выезжали на природу, где учились делать перебежки, окапываться и читать карту. Один раз нас возили на полигон, где мы стреляли из автомата и пистолета. Но чаще всего мы учили уставы и учились маршировать. До сих пор помню: «Курсант Гусев, почему, когда вы маршируете, ваша корма на метр отстает от туловища?». - «Не могу знать, товарищ майор. Предполагаю, что в целях маскировки!». Очень мы радовались, когда сдали государственный экзамен по этой науке. Мы ходили строем по всем этажам общежития, отдавали друг другу честь, потом разожгли во дворе общежития костер из конспектов по «военке» и прыгали через него.

 

Наук разных мы изучили в институте уйму. Очень много времени было уделено изучению высшей математики, физики, много часов было выделено на лабораторные работы, курсовые проекты, семинары и т.д. Можно сказать, что мы получили образование широкого профиля. Конечно, можно поспорить о том, надо или не надо нам было изучать те или иные науки. Но главное, как мы считаем, институт сделал: он научил нас работать с литературой, он научил нас думать, анализировать, делать выводы, он научил нас ставить эксперименты, работать с приборами, быть последовательными, изобретательными, быстро вникать в суть проблем и находить их решение. Наконец, институт дал нам тот необходимый фундамент знаний, опираясь на который можно стать неплохим специалистом практически в любой области физики (и не только физики). Об этом мы можем судить по себе: среди нас есть специалисты по электронике и автоматике, по радиационной физике и физике магнитного поля, по физике горения и физике взрыва, по газодинамике, по программированию и обработке изображений на ЭВМ.

 

Мы глубоко благодарны нашим преподавателям за все, что они сделали для нас, за их самоотверженность, за их умение вложить в студентов знания. Мы глубоко благодарны сотрудникам нашей кафедры, и в первую очередь Ф.Ф. Гаврилову, за их внимание и поддержку. Надо сказать, что уже с третьего курса большинство из нас проводили исследования на нашей кафедре под руководством аспирантов.

 

В институте мы проводили целые дни с раннего утра и до позднего вечера: слушали лекции, решали на семинарах задачи, выполняли лабораторные работы, занимались в библиотеке, читальном или чертежном залах. Мы курсировали из одного здания УПИ в другое по подземным переходам. Мы до хрипоты спорили. Мы курили. Ах, как мы курили! Мы были молоды и чувствовали, что мир не может без нас обойтись. Помнится, подражая В. Высоцкому, я пробовал описать все это:

 

Здесь все, как поэты, здесь климат такой, дымят сигареты одна за одной,

И в спорах горячих отточена острая мысль. И вряд ли когда-нибудь, кто-нибудь, где

услышит, увидит, Хотя бы во сне, Таких вот, как мы, парней, Что только держись!

 

Большинство из нас жили в общежитии по Ленина, 66. Общежитие это имело форму буквы «П», торец выходил на улицу Ленина напротив кинотеатра «Искра» (мы не пропускали ни одного нового кинофильма, идущего в этом кинотеатре), а с другой стороны был дворик, а чуть дальше - огороженная спортивная площадка, на которой мы в минуты отдыха с удовольствием рубились в футбол. В общежитии была столовая, но кормили там отвратительно; на каждом этаже были туалеты, комнаты для умывания и комнаты для приготовления пищи. На входе в общежитие стоял стол, за которым сидел дежурный; за его спиной находился шкафчик с ключами от комнат. Дежурный должен был пропускать в общежитие только тех, кто имел специальный пропуск. Но обычно дежурные (а это были все те же студенты) к своим обязанностям относились не очень ответственно и требовали предъявить пропуск лишь тех, кого не знали, и кто хотел взять ключ от комнаты, а также молоденьких хорошеньких девушек, если хотели с ними познакомиться. В нашем общежитии наряду с физтехами жили студентки и с других факультетов. Многие студенты и студентки, живущие в нашем общежитии, влюблялись друг в друга, создавали семьи. Жили в нашем общежитии и семьи аспирантов. В комнатах студенты жили по 3-5 человек. Обычно в комнате стояли несколько кроватей, стол, этажерка с книгами, в стены были встроены шкафы для одежды и посуды. Многие студенты брали напрокат телевизоры, магнитофоны, холодильники. Стоило это недорого. Особенно нарасхват телевизоры были накануне чемпионатов мира по хоккею. Как болели мы за нашу сборную! Все общежитие сотрясалось от радостного рева, когда наши забивали гол. И хотя матчи обычно транслировались поздно ночью, но, кажется, в такие ночи никто не спал. За порядком в общежитии следил студсовет, который регулярно обходил все комнаты и вставлял шпильки тем, у кого было грязно. За серьезную провинность могли и выгнать из общежития. Белье менялось раз в неделю. Ремонтировали общежитие, в основном, сами студенты летом, когда большинство разъезжалось на каникулы, практику или целину.

 

Мы не только умели учиться, но умели и отдыхать: ходили компаниями в театры и кинотеатры, в пельменные и кафе (обычно это случалось при получении стипендии или после приезда с целины), устраивали вечеринки, ходили в походы. Мне особенно запомнились походы на скалы «Семь братьев» и зимой в лесную избушку. Во время первого похода было еще тепло. Мы лазили на эти каменные столбы, фотографировались, потом играли в футбол, разожгли костер, пели под гитару песни. У нас были свои любимые песни.

И сейчас, когда мы собираемся вместе, с удовольствием поем их:

 

Часто вам на улицах встречаются Шумные ватаги молодых...

 

Еще мы пели: «У геркулесовых столбов», «А люди идут по свету», «Мы выходим на рассвете». Песен было много: веселых и грустных, протяжных и быстрых, лиричных и шутливых. Особенно мы любили песни В. Высоцкого. У многих имелись кассеты с песнями этого певца, записанными во время его концертов. Зимний поход в лесную избушку был очень запоминающимся. Во-первых, мы шли по лесным сугробам без лыж. Впереди шли самые крепкие. Они своими могучими телами рассекали снежную целину, а за ними утаптывали снег остальные. Так что сзади нас оставалась нормальная лесная тропа. Во-вторых, мы немного заблудились, а так как зимой дни короткие, нам пришлось отыскивать дорогу в темноте, «в лунном сиянии». Это было очень романтично. В-третьих, некоторые из нас так выбились из сил, что едва живыми доползли до этой избушки. И ничего! Растопили печурку, встряхнулись, согрелись по маленькой, и опять были песни. Между прочим, утром мы пошли не по проторенной нами тропе, а сделали марш-бросок в другую сторону километров на пятнадцать, из которых не менее пяти опять пришлось шагать по снежной целине.

 

Надо сказать, что некоторым из нас только учиться и отдыхать было мало. Игорь Жуков, например, с головой ушел в фотохронику УПИ. У нас в УПИ была своя небольшая газета, так Жуков стал ее фотокорреспондентом. У него появилась своя комнатка на втором этаже физтеха. Частенько по вечерам после окончания занятий мы собирались в этой комнатке и обсуждали животрепещущие вопросы. Вообще Жуков - это человек, живущий с удобствами. Где бы он ни появлялся, он всегда устраивался с комфортом. Он умел так себя поставить, что это делалось само собой, благодаря его врожденной интеллигентности. Вот еще пример: когда мы проходили практику на Нововоронежской АЭС, то он один из всех парней не попал в грязную зону. Мы потели в скафандрах, мы стучали огромными кувалдами по гигантским ключам, герметизируя гэсээны первого контура. Мы получили за две недели по годовой дозе радиоактивного облучения, мы несколько часов каждый день смывали с себя в душе радиоактивную грязь, а он интеллигентно ходил по чистой зоне и вежливо улыбался. Что ни говори, а интеллигентность - великая сила!

 

На практику мы ездили после каждого курса. Где мы только не бывали, что мы только не видали. Были, как уже говорилось, на Нововоронежской АЭС, где больше всего нам понравились девушки - официантки из кафе «Лада»; были в Ереване и Киеве, были в Березовском и Ленинграде, были в Мелекессе в НИИ атомных реакторов, были в самых разных местах нашей страны. В Мелекессе мы познакомились с тем, как изучаются сверххолодные нейтроны. А еще мы были направлены на уборку картофеля в колхоз. И, чтобы нам не было скучно, с нами вместе на уборку урожая были делегированы молоденькие продавщицы из магазинов. Были даже из мясного отдела гастронома. Потом, когда мы вернулись в Мелекесс, у нас везде были свои люди. Практика помогала нам не только изучить аппаратуру и методики, которые использовались на различных предприятиях, но и помогала лучше познакомиться с городами, людьми, природой. В Мелекесс, например, мы ехали через Ульяновск, а из Мелекесса рванули автобусом в Куйбышев, где полюбовались Жигулями, а уж затем самолетом полетели в Свердловск.

 

Еще была Целина: работа от зари до зари, так что пальцы по вечерам не разгибались, концерты для местных жителей и спортивные поединки с ними. Наши целинные отряды побывали и на Чукотке, и в Казахстане, и в Тюменской области, и во многих других местах. Кроме всего прочего, целина помогала нам пополнить свой бюджет и свой гардероб.

 

В начале второго курса произошло событие, имеющее для меня судьбоносное значение: к нам в группу был зачислен Толик Аксентьев. Он был родом из Нижнего Тагила, там поступил в институт, закончил два курса, был призван в армию, служил в Венгрии, а когда демобилизовался, то решил перевестись на физтех УПИ. Был он небольшого роста, крепко сбит, занимался спортивной гимнастикой, имел первый разряд. Мы с ним подружились, и вот в одной из комнат общежития стали вместе жить да поживать Аксентьев, Гусев и примкнувший к ним Володя Свендровский. Надо сказать, что Толя был замечательный рассказчик. При этом он не просто рассказывал, а изображал в лицах все, о чем он рассказывал. До сих пор помню, как по вечерам Толик в одних трусах и майке, встав в позу «а ля фехтовальщик», изображает, как в детстве он сражался с соседским козлом. После таких рассказов, как вы сами понимаете, заснуть сразу же не было никакой возможности: то и дело то на меня, то на Володю накатывал совершенно беспричинный смех. Засыпали поэтому мы поздно.

 

А Вова Свендровский у нас был йог. Он вставал очень рано и начинал делать гимнастику йогов. При этом он издавал звуки типа: «Ха...ха...ха!». Мы с Толиком, конечно же, просыпались и вынуждены были наблюдать, как наш бородатый йог принимает различные позы (у йогов они называются «асаны»). Наконец, нам это надоело, и мы очень вежливо намекнули ему на то, что если еще раз он нас разбудит так рано, то мы ему.... Володя все понял и после этого стал делать свою гимнастику в умывальной комнате. И однажды.... Дело было так. Утром молодая девушка решила умыться, взяла полотенце, мыло, зубную щетку и пасту, зашла в умывальную комнату, а там...нечто невообразимое: одна нога за ухом, другая - за спиной, одна рука вверху, другая - сзади, голова там, где ноги растут, да еще со страшной черной бородой, и все это делает: «Ха...ха...ха!». Вскоре девушки ходить в эту умывальную комнату перестали. Им почему-то больше стала нравиться умывальная комната этажом ниже. А про наше крыло четвертого этажа по общежитию поползли жуткие слухи: будто бы там нечистая сила водится. А Вова, позанимавшись йогой, будил нас с Толиком, пил с нами чай, после чего мы бежали в институт, а он ложился спать: надо же ему было, в конце концов, выспаться. Вскоре Вова устроился ночным сторожем в детский садик. После первого дежурства на мой вопрос: « Ну, как?», он ответил: «Все хорошо, только спать неудобно. Я сдвинул две кроватки, сплю в одной, а ноги между прутьями спинки протягиваю в другую. Как повернусь, так ноги косами заплетаются».

 

На каких-то соревнованиях по гимнастике Толик познакомился с Колей Калиевым, таким же крепышом-гимнастом, работающим в институте электрохимии Уральского научного центра (УНЦ). Калиев тогда только что защитил кандидатскую диссертацию, был полон планов и набирал себе сотрудников, которые эти планы должны были воплощать в жизнь. Он предложил Толику поработать у него на полставки по вечерам и спросил, не порекомендует ли он кого-нибудь еще. Толик назвал мою фамилию. Калиев встретился со мной, мы поговорили, и я, как и Толик, согласились работать у Коли. Учились мы в это время на четвертом курсе.

 

Работа мне понравилась. Появились идеи, и коллектив пришелся по душе.

В это время защитил докторскую диссертацию наш шеф - Барабошкин. По этому случаю состоялся торжественный банкет в ресторане «Малахит», на который были приглашены и Калиев, и Толик, и я, и другие сотрудники нашей лаборатории. Мы поднесли Барабошкину выращенную нами из расплава тугоплавкого металла рюмку. Я читал стихи:

 

И пейте из рюмки, нами выкристаллизованной, Пять звездочек - докторский коньяк!

 

Барабошкин был очень рад и пил только из нашей рюмки.

Все считали, в том числе и я сам, что после окончания института я остаюсь работать в институте электрохимии. Но неугомонный Аксентьев в одночасье вновь изменил всю мою судьбу. Было это так. В УПИ приехали какие-то люди. Прошел слух, что они предлагают выпускникам физтеха работу в таинственном Арзамасе-16. Была назначена встреча нас, выпускников, с этими агитаторами. На встречу я не пошел: зачем, думаю, если я все равно остаюсь в Свердловске. Толик пошел. И так ему понравились рассказы этих агитаторов, что он заполнил анкеты-заявления с просьбой направить на работу во ВНИИЭФ не только на себя, но и на Вову Свендровского, и на меня. Заполнил, отдал и ... ничего нам не сказал. Прошло какое-то время. И вдруг приходит вызов на некоторых ребят, в том числе - на Свендровского и меня. Только тогда наш шустрый товарищ признался в содеянном. К сожалению, его коварство не было наказано должным образом: фамилии Толика в этом вызове не было. Я попытался отказаться от этой поездки, доказывал, что я нужен институту электрохимии. Все было тщетно. А вот Вове Свендровскому удалось уговорить оставить его в Свердловске: он сумел доказать, что с его басом жить в городе, где нет филармонии, невозможно. Ехать в Арзамас-16 должны были: Овчинников Миша, Жуков Игорь, Коротченков Саша, Сабанин Боря, Никонов Саша, Архипов Витя, Аверин Володя, Казаков Сергей, Андреевский Леня и я. Неплохая компания. Теперь уже ни для кого не секрет, где находится Арзамас-16 (Саров). Об этом пишут в книгах, его показывают по телевизору, к нам почти ежедневно приезжают иностранные делегации. В 1972 году это держалось в тайне.

 

Путь наш пролегал через Москву.

Мы с Мишей Овчинниковым решили вылететь пораньше, чтобы познакомиться с первопрестольной поближе, посетить музеи, картинные галереи, побродить по ее улицам, посмотреть на Кремль. Было это в августе 1972 года. Москва встретила нас жарой. Небо было затянуто пеленой дыма. Это горели подмосковные леса и торфяники. Москва пахла гарью, расплавленным асфальтом, бензином, потными телами. От этого запаха першило в горле и страшно хотелось пить. Большинство агрегатов по продаже газированной воды не работали, а у работающих стояли огромные очереди. Было очень странно, что в двух часах лёта от зеленого, цветущего, чудесного Свердловска, где были и дожди, и солнце, где так легко дышалось и так хорошо чувствовалось, находится город жары и жажды, город с дымным небом и тяжелым смрадом - Москва.

 

Столица в тот наш приезд нам определенно не понравилась. Устроившись в гостиничном комплексе, что за ВДНХ, мы поспешили к ближайшему водоему. Им оказался Останкинский пруд. На берегу этой мелкой лужи мы и провели большую часть времени своего пребывания в Москве. Вскоре прилетели остальные наши ребята. После получения инструкций о том, как и куда ехать, мы купили билеты на нужный поезд, заняли свои места в вагоне и поехали. Поезд мчался вперед, колеса ритмично стучали, а вокруг жалко топорщились обугленные кусты, земля пестрела черными пятнами сгоревшей травы. Вскоре и дым выполз откуда-то сбоку, лег на рельсы, и вагоны то ныряли в него, то выскакивали наружу. Вот уже сквозь дым заалели языки огня. Становилось все темнее, и они были видны издалека, зловеще играли, то устремляясь вверх, то припадая к земле. Вот какое-то одиноко стоящее дерево вдруг загорелось снизу, и огонь быстро полез вверх по стволу. И вот оно уже все пылает как свечка. Мы мчались сквозь огонь и дым в свое будущее. Мы даже не представляли, куда нас, в конце концов, привезут. Проснувшись утром, мы обнаружили за окнами бескрайние поля. Сабанин и Коротченков, которые только что приехали из Казахстана, стали шутить, что их, видимо, вновь привезли в Казахстан. Но тут поезд въехал в лес. Потом появилась колючая проволока. Поезд остановился. Началась проверка документов.

 

Вот так мы и попали в этот Город науки. Поселили нас в общежитии, провели с нами несколько инструктажей.

Во время одного из них Саша Никонов вдруг встал, вышел в маленький садик, окружавший домик, где мы находились, и стал делать гимнастику йогов. Инструктор долго смотрел на него в окно, потом спросил:

 

- Он у вас что, сумасшедший?

- Нет, - успокоили мы его. - Он у нас йог, а йоги живут строго по часам. Сейчас у него пришло время делать асаны».

 

Инструктор сразу повеселел, но все же постарался от нас быстрее избавиться.

Потом мы прошли медосмотр, нас распределили по разным подразделениям, и мы начали работать над своими дипломами. В марте 1973 года мы успешно их защитили. Потом был выпускной вечер в ресторане «Свердловск». Мы прощались друг с другом, прощались с институтом. Юридически группа ФТ-643 прекратила существование. Мы вновь поехали в Арзамас-16, где нас ждала работа, но уже в меньшем составе: Аверин и Архипов были отпущены «на вольные хлеба».

 

Промчались годы.

Они были полны труда, успехов и неудач, радости и грусти, праздников и будней. Где-то на юге затерялся Саша Никонов (не махнул ли он в Тибет, чтобы стать настоящим йогом?). Но остальные никогда не теряли связь друг с другом. Для нас стало доброй традицией собираться в конце августа всем вместе и идти в лес на шашлыки. Сергей Казаков оказался выдающимся знатоком этого дела. Вначале мы ходили одни, потом с нами стали ходить жены, потом - дети, а сейчас - и внуки. Не так давно мы отметили свои пятидесятилетия. Было много речей, поздравлений, подарков. Но для каждого из нас одним из самых ценных подарков стал приход на юбилей друзей-однокашников. А недавно в наш город вдруг нагрянул доктор наук, профессор, преподававший даже в Германии, крупнейший специалист в области оптической физики Валера Арбузов. Он сообщил о своем приезде своему старому другу Саше Коротченкову. Саша оповестил нас. Было решено устроить профессору теплую встречу.

 

И вот в тихом кафе встреча состоялась. Взматеревший, импозантный, с курчавой, слегка седоватой бородкой Валера радостно заулыбался, увидев нас. Мы крепко обнялись, похлопали друг друга по спине. Валера остался таким же подвижным, легким в движениях, как и раньше. Когда первый порыв радости от встречи прошел, мы сели за стол. Валера рассказал нам о себе, мы рассказали ему о нас. И оказалось, что рассказывать нам практически нечего. Среди нас нет докторов наук, нет профессоров, не так уж часто мы печатали статьи в журналах, не так уж много издавали книг. У нас несколько иные ценности. Для тех, кто работал в открытой науке, главным было как можно быстрее и больше рассказать о своей работе, чтобы заинтересовать ею других, чтобы получить признание, звание и степень, ибо именно от этого зависели зарплата, уровень жизни, возможность работать дальше. Для нас главными были важность и секретность нашей работы. Просто мы делали нужное для страны дело, работали на таком уровне, который зачастую превышал мировой. Нам было интересно работать, мы спешили сделать больше.

 

У многих из нас наберется материала на несколько диссертаций. Но у нас ценят людей не за звания и степени, а за знания и работу. Терять время на оформление бумаг. Зачем? Не подумайте только, что мы стараемся принизить значимость званий и степеней. Ни боже мой! У нас здесь тоже есть доктора и профессора. Просто для нас главное - это сам человек. И если человек сделал что-то нужное для других -  честь ему, и хвала, и соответствующее вознаграждение. А доктор он или не доктор - это имеет второстепенное значение.

 

Итак, кем же мы стали?

Миша Овчинников: ведущий специалист по автоматике и электронике; испытатель ядерного оружия; ветеран атомной промышленности и энергетики. Игорь Жуков: специалист по обработке на ЭВМ графических изображений; начальник лаборатории; в настоящее время работает в тесном контакте с зарубежными фирмами. Боря Сабанин: был испытателем ядерного оружия, увлекся программированием, стал выдающимся программистом; начальник бригады; работает в тесном контакте с фирмой «Интел». Саша Коротченков: специалист по материаловедению; зам. начальника отдела. Павел Гусев: специалист по физике горения и взрыва; должность - ведущий научный сотрудник; ученая степень -кандидат технических наук; ученое звание - старший научный сотрудник; самый старый дед (с 1995 г.) в нашей Саровской диаспоре.

 

Не учившиеся в нашей группе, но наши друзья - физтехи, входящие в Саровскую диаспору: Сергей Казаков: специалист по взрывомагнитной аккумуляции энергии; лауреат премии Правительства Российской Федерации; в последние годы работает в контакте с американскими учеными. Леня Андриевский: специалист по физике взрыва и газодинамике.

 

Годы идут, но мы держим хвост пистолетом и обращаемся

ко всем физтехам с таким напутствием:

 

Ты из УПИ, парень, а это значит, что не страшны тебе ни годы, ни беда.

Ты же Физтех, парень, Физтех не плачет и не теряет бодрость духа никогда!

 

в заключение позвольте небольшой тост:

 

Плесните в стаканы, на закусь возьмем черный хлебушек.

Мой тост будет прост. Но прошу всех вас выпить до дна.

За наших физтешек! За лучших во всем мире девушек,

Что с нами прошли сквозь семестров и сессий шторма!

 

Физтех - это трудно. И парень не каждый все вынесет.

Здесь надо работать, упорно пахать и пахать.

Здесь надо творить, и любить интегралы и синусы.

Иначе, прости, но не сможешь ты физиком стать.

 

Девчонкам труднее. Они - это все-таки женщины.

- Физтех не для женщин» - Всегда так считал деканат.

- Они ненадежны. Они так во всем переменчивы.

- Они не в науку, они просто замуж хотят...

 

Мужчины - спецы относились к девчонкам с пристрастием

И, что нам прощалось, простить им никак не могли.

А наши физтешки, девчоночки наши прекрасные,

Вперед сквозь обиды, сжав губы упрямые, шли.

 

И где мы ломались, и где нам сказать было нечего,

Где мы пасовали с хвастливою силой своей,

Они помогали, они подставляли нам плечики,

И мы распрямлялись, и мы становились мудрей.

 

За наших девчонок, за гордых, за нежных и ласковых!

За тех, для кого невозможного попросту нет!

Пусть будут они все здоровы, прекрасны и счастливы!

Чудесной любви им и новых великих побед!

КОРОТКИЙ РАССКАЗ О ПУТИ ДЛИНОЙ В 5,5 ЛЕТ - группа Фт-661

Ю. Оло, корреспондент ЗИК, летописец событий

 

Материал, который редакция предлагает вашему вниманию, несколько необычный.

Группа Фт-661 уже окончила курс обучения. Дипломы получены, выпускники разлетелись, личные дела бывших студентов сданы в архив и будут храниться там 75 лет. Но именно сейчас, когда выпускники физтеха начинают свой профессиональный путь, мы решили написать о них. Дело в том, что, когда Фт-661 была Фт-161, редакция решила проследить судьбу это группы. И вот наступило время подводить итоги, оно совпало со знаменательным событием - выпуском в институте 100-тысячного специалиста.

 

картошка-1977... еще не студенты, но уже почти...

А ГОДЫ ЛЕТЯТ, НАШИ ГОДЫ, КАК ПТИЦЫ, ЛЕТЯТ...

Андрей ВОЛКОВ - 28.04.2001

 

Свобода!.. Нет, это потом будет альма матер, а пока это - свобода! Дерзкий, вольный дух студенчества!

И даже «абитура» в устах «старших товарищей» звучит совсем не ругательно. Свобода!.. На смену «низким потолкам и узким стенам» школ - огромные, просторные аудитории с таинственными и многообещающими названиями: «Первая Римская», «Четвертая Римская»... Свобода!.. Вежливое и пугающе неправдоподобное обращение к тебе, юному, зрелых преподавателей: «Уважаемые коллеги!»... Но теперь и сам ты не за партой, а за кафедрой. Впереди - пара десятков устремленных на тебя глаз. Сердце ёкнуло... Но нет - это не Андрей Сергеевич, это его точная копия - Алеша Кузьминых, как и отец, выбирающий только то, что может принести пользу, сейчас или в перспективе. Остальное - не имеет значения. А тот, другой - тоже не Гоша, но Лещинский, и очень похож... Такой же высокий и заносчивый, но также легко ранимый. Только, может быть, менее самостоятельный. Оно и понятно - «за спиной» отец. А у того за спиной не было никого. Один - в чужом городе. Какое это странное ощущение - проживать себя, проживать вновь свою жизнь, эпизодически повторяясь, как в странном «зеркале для героя», где «герой» - ты сам.

 

Прожить второй раз вместе с детьми своих бывших однокашников. Странно, страшно и необычно... Было - полжизни назад, но ощущение почти реальное, почти физическое: вот он - ты двадцатилетний. Кто из педагогов не испытывал такого?! А кто себе в этом признался? Спасибо вам! Этим живу и могу осмысливать. Осмысливать и вспоминать, просеивать и выбирать. «И, чтобы выбрать, нужно заново прочесть. И вспомнить жизнь свою, не как того захочешь... Ведь всё, что было, всё, что будет, всё, что есть, Понять в ней можно, лишь читая между строчек...» «Свобода!» - молча кричу я двадцатилетний с фотографий и тихо добавляю уже вслух через четверть века: «... и мера ответственности за нее». Какие молодые и беззаботные лица однокашников смотрят с фотографий. Но жребий брошен и - дух физтеха, дух экспериментаторства в нас уже неистребим. И право выбора тоже с нами, право выбора преследует нас по пятам. Преследует и не дает расслабиться и смалодушничать!

 

Если вы есть - будьте Первыми. Первыми, кем бы вы ни были.

Из песен - лучшими песнями. Из книг - лучшими книгами.

 

Лукавый юный взгляд, дерзкий и слегка надменный «Витас».

Архипов Витя, скажи, сколько раз ставила тебя судьба перед выбором? Нет, не тогда, когда у Андрея Бардижа стряслась беда, и ты, не раздумывая, пришел на помощь. И не тогда, когда удалось хоть как-то помочь Пете Кумину. Нет, выбор у тебя был каждый раз, когда жизнь поднимала все выше планку профессиональных требований. Ты каждый раз с честью брал новую высоту, оставаясь все тем же увлеченным «Витасом». Увлеченность красотой и кандидатская диссертация по хрусталям, а руководитель эмигрирует в Германию. Огромный опыт комсомольской работы и активное участие в становлении Уралвнешторгбанка, а затем кропотливая и изнурительная деятельность в управлении Центробанка по исполнению денежной реформы. Стране понадобились финансовые вливания, и на твоей визитке появилась надпись «Москва. Межтерриториальный инвестиционно-выставочный центр. Заместитель генерального директора». Свобода выбора! Свобода преодоления! Свобода преодоления себя, своих сил и возможностей и мера ответственности. Иногда до безумия слепая и до уродства несправедливая. Но пусть, как прежде, искрится лукавый огонь необузданных мечтаний в твоих глазах, пусть, как прежде, грохочет бурный неотвратимый поток принятых твоим гибким умом революционных решений. Свобода выбора - всегда с тобой. Счастья тебе и здоровья. Самые грандиозные твои свершения, самые выдающиеся успехи, самые радостные и светлые дни, я уверен, у тебя еще впереди. Твой бог - свобода преодоления - всегда с тобой!

 

Настанет утро - загорится новый день. Признаться в том, что ты был слаб, не так уж страшно.

Зато есть шанс - подняться выше на ступень, чтоб не похож был новый день на день вчерашний!

 

Свобода! Как часто мы упиваемся ею в юности, захлебываясь в бесценной радости общения, не успевая разложить фотографии, подклеить записочки, упорядочить эти реальные осколочки нашей пролетающей мимо жизни. И вот настает пора сложить изящную скульптуру воспоминаний, а она распадается, рассыпается и превращается лишь в яркие податливые лоскутки хаотичного калейдоскопа недоступно милых лиц и событий. И вот уже память ассоциаций настойчиво противоречит тому, что видишь!

 

Где он, пронизывающий, испытующе хитрый взгляд старшего и умудренного опытом зрелого «Дашевича»? Отнюдь, с фотографии смотрит все та же смешливая юная физиономия Миши Дашевского, ни тени мудрости и занудства. Но память ассоциаций берет своё. И нет уже фотографий, а есть я - семнадцатилетний, для которого двадцатилетний Миша - почти старик с тяжелым багажом житейских знаний. Мужик, видавший виды. Трезвый и рассудительный. Лучше синица, чем журавль. Лучше сегодня «мелкие», чем завтра «по пять». «Ждем ещё пятнадцать минут и ...» Ты даже не представляешь, как много сделал для меня в жизни. Как незримо и неосознанно для меня защищал и оберегал от необдуманных поступков каждый раз, когда мое стремление к «донкихотству Витаса» грозило перерасти в опасную авантюру исследования пропасти без страховочной веревки. Свобода выбора! Свобода владения собой, своим рассудком, действиями и поступками.

 

И только случайная встреча в твоем кабинете заместителя директора «Уралдомнаремонт-Совримэкс» несколько лет назад позволила непонятому наитию воплотиться в осознанную и известную с детства фразу Сент-Экзюпери: «Мы в ответе за тех, кого приручили». Я рад за твою дружную семью - наверняка в ней незримо царит все тот же непререкаемый ещё в группе «161» миролюбивый авторитет. Я рад за твой успешный бизнес в сфере средств связи - наверняка сделали свое дело твой богатый опыт производственника на Приборостроительном заводе, разработка и продвижение многотарифных электросчетчиков на заре предпринимательства. И пусть ты прав: мы вышли из времени, где физики были уже не нужны, а время, когда они будут нужны, еще не наступило. Но свобода выбора досталась и твоим детям - не физикам. Свобода выбора стабильных решений. Свобода стабильности.

Стабильность?.. Но время неумолимо бежит вперед.

 

И даже в самих звуках: «бежит» - есть что-то до опасного неустойчивое, балансирующее на грани, грозящее вот-вот растаять в пространстве, как элементарная частица, которой нельзя не двигаться, чтобы не исчезнуть. Бежать, чтобы удержаться. Двигаться, чтобы не упасть. И почему-то с каждым годом сутки становятся короче, а год превращается в сплошную пелену событий, серых и одинаковых: понедельник за понедельником, день без солнца, часы без стрелок. А времени всё равно не хватает. И чтобы успеть, надо не опоздать. А чтобы войти, надо нагнуться. И вот уже цель подменяет средство. А средство, злорадно ухмыляясь, вдруг превращается в цель. И ты с ужасом замечаешь, что тех, ради кого, - уже рядом нет, а те, с кем, - уже далеко впереди, и ощущаешь пустоту и бессмысленность...

 

А у тебя оно было всегда. Время. У тебя всегда была Свобода выбора времени. Ты, как Христос двумя хлебами, мог одним часом «накормить» и сплотить всю нашу размазанную студенческую компанию. Ты даже внешне был на него похож. Ты был наш «super star», Андрюша Коняхин! Тебя не звали, но ты приходил. Ты не приглашал, но к тебе тянулись. И ты пел. Тихо и пронзительно. Громко и бесшабашно. Пел, что когда-то было нельзя. Про скованных и тех, кто до нас так ничего и не донёс. А еще раньше ты пел «машинистов», их первый альбом.

 

«Весна-УПИ», 1978 год.

А ведь изрядно пришлось пошустрить, и вот он у меня, единственный для группы билет на конкурс эстрадной музыки!

А там, по слухам, будет «Машина», хотя её всячески «не пускали» в финал: что еще за «марионетки»? Я счастливый и довольный, я иду-у-у!!!

И ...твой взгляд. А пока мы пишем конспекты по истории партии и бегаем слушать «Зеркало», играем на лекциях «летающей тарелкой» и поем «хулюганские» песни.

 

Двадцать лет спустя... и двадцать до пенсии...

Поем все вместе, с Андреем. Вернее, он поет, а мы орём. Орём и гордимся, что коснулись прекрасного. А «Let it be» он поёт один или с Димой Федотовым. Поёт, а мы завороженно слушаем. У него есть власть над временем. Он может остановить время, спеть и очистить душу. И не надо никуда спешить. Потому что спешить некуда. Надо просто слушать, слушать и чистить душу... А потом мы все разлетимся: кто куда. А он создаст свою группу. Сейчас этим никого не удивишь. Но «тут вам - не здесь», а «сейчас - не тогда». И в песнях «Reflexion» будет наше «отражение», потому что как он был - для нас, так мы были - для него. Но Время ушло с ним. А мы все так же спешим. Спешим и не успеваем: не успеваем любить, не успеваем растить детей, не успеваем увидеть в них себя, увидеть и полюбить. А он свободен, свободен - остановить и повернуть время вспять! Свобода выбора времени - с ним! Как Костя Кинчев, живет и поёт вместе с друзьями своих детей, поет вместе с сыном. И я, как прежде, по-доброму завидую ему. Как счастлив, должно быть, его сын! Как счастлив с сыном Андрей! Как счастливы они оба! Let it be...

 

Дети. Свои - где-то непостижимо далеко: дома, что в квартале от работы, или в школе - в тесном общении с чужими взрослыми людьми. Так же слушают, открыв рот, внимают чужому авторитету, бурно спорят, осекаясь в своей смелости и в праве общаться на равных. Свои - где-то там, с чужими людьми. Чужие - здесь. Слушают и внимают, спорят и осекаются... И мы тоже были чужие. Были чужие, а стали - свои. Стали и отодвинули от вас «своих». Или нам это только казалось?!.. Отодвинули и смешали все ваши планы. Или не все, но смешали. И дай бог, если не навредили. Одно я знаю уже абсолютно точно: когда «чужие» становятся как «свои», свои страдают и отдаляются. А что остается вам? Какими огромными делами ворочали бы вы сейчас, в каких немыслимых высотах летали бы!?..

 

Но мы пришли и всё смешали. Мы - ваши первые. Потом были другие. Но мы были единственные. Неважно, как считаете вы. Главное, в этом уверены мы. Мы, которые до сих пор сверяют по вас, для кого вы до сих пор «классный папа». Классный, потому что, когда с хитринкой, когда с чудинкой, когда с прямотой, а когда с неоправданной строгостью, но всегда Классный. И в прямом и в переносном смысле!

 

Неужели в том наша вина, Александр Васильевич, что «Свобода выбора» стала для Вас выбором «Свободы без Выбора»?!.. И крупные взлеты свои Вы разменяли на счастливые мелочи наши. А может быть «мелочь» - не мы, и «жизнь становится счастливой не тогда, когда мы делаем то, что нам нравится, а тогда, когда нам нравится то, чем приходится заниматься»!? Мы, двадцать семь Ваших подопечных, добежали до дипломного финиша с первой попытки, и почти половина осталась работать в высшей школе. Остались, несмотря на низкий социальный статус.

 

Остались из веры и уважения к Вам. Остались и не ошиблись: большинство защитили диссертации и нашли себя в разных сферах нашей жизни. Сережа Бажуков, Валера Тюков и Петя Кумин стали высококлассными квалифицированными специалистами по ценным бумагам. Саша Сафонов, защитившись в горном институте, нашел себя на производстве и трудится с тем же азартом, с каким когда-то играл в студенческом драматическом театре. Многие пошли по Вашим стопам, стали Вашими коллегами в непростом деле сотворения студенческого духа Свободы. Сотворения Свободы выбора! Володя Иванов и Игорь Огородников в качестве заместителей помогают Вам заведовать непростой кафедрой экспериментальной физики. Кафедрой, по статусу равной целому исследовательскому институту, загруженному к тому же учебной работой. Юра Набережнев по-прежнему работает на Приборостроительном. А наша «Палл-на» - Лена Бандурина (сейчас уже Набережнева), получив педагогическую закалку в стенах родной кафедры, смогла самостоятельно организовать Институт экономики и управления, филиал Питерского!!! Студентка физтеха - это нонсенс. А на экспериментальной физике - нонсенс в квадрате. Нет, не сейчас, когда в одной только группе лингвистики девчат больше, чем на всем физтехе за всю предыдущую «доперестроечную» эпоху. Какой же настойчивостью и целеустремленностью девчатам надо обладать, чтобы так воспользоваться Свободой выбора! Выбрать физтех и поступить на него! К тому же наш первый «нонсенс в квадрате» оказался самым душевным и отзывчивым человечком в группе, да и на всем курсе. Оленька Романюк стала как будто нашей «второй мамой», она даже не была старше, но была нашей «мамой», нашим судьей и судебным исполнителем, доброй и отзывчивой, нашим другом и товарищем, настоящей отдушиной в нашей мужской компании. Может быть, благодаря ей у нас никогда не доходило до ругани и брани, до жестких конфликтов и склок.

 

После института она стала Первухиной. Мы вместе с её мужем строили МЖК, зарабатывая квартиры для своих семей. У Оленьки растет сын Андрей. Она в нем души не чает. Он и музыкант (освоил саксофон и гитару), и домашний умелец, и повар. Мама, главный бухгалтер компании, торгующей медицинской техникой, - допоздна на работе, а если не допоздна, то работает дома. Значит дом - на сыне, а сын - «надёжа и опора». Собирается поступать на физтех. Выбор он сделал сам, осознанно и целеустремленно. Свободу выбора воспитала мама.

Низкий поклон тебе, Оленька!

 

Александр Васильевич, нас было 26, когда Вы начали идти рядом с нами.

Не впереди, не во след, но рядом. Рядом - не ограничивая, но поддерживая в трудную минуту. И даже те, кто не смог удержаться на извилистой физтеховской тропе, те четверо, кто отстал или ушел с физтеха совсем, вновь возвращались к Вам, возвращались к Нам, возвращаются регулярно и по сей день. Возвращаются, чтобы почувствовать себя не коллегами, но подопечными, не родителями, но детьми. Возвращаются, чтобы понять своих детей, чтобы сверить ориентир души, сверить и вновь разлететься. Разлететься до следующих праздников или до новых проблем, проблем своих, забывая про Ваши.

 

Пускай дороги у нас длинные - недлинные, а все равно когда-нибудь случится так.

Часы судьбы, судьбы часы старинные - Тик-так, тик-так, тик-так, тик-так...

 

Время жестоко и бездушно. Оно неотвратимо берет своё. И вот уже нет с нами нашего старосты, Коли Салтанова. Вечная память ему. Соберемся - помянем... Странная природа человеческой натуры - любовь к крайностям. Собрать всех может только праздник или несчастье. Так пусть лучше будет больше праздников, ярких и веселых, тихих и добрых. Праздников, на которых вновь сможем собраться вместе, чтобы посмотреть в родные и милые лица, для кого-то уже слегка потускневшие, а для нас по-прежнему близкие и юные. Собраться, чтобы увидеть вернувшихся издалека в «родные пенаты» Сережу Антонова и Андрюшу Кузьминых. Собраться, чтобы послушать про житье-бытье. Может быть, Лёша Голиков расскажет, сколько сил и настойчивости требуется, чтобы сломить банальные людские представления о том, что скальпель - это металл?! Отнюдь, - Свобода выбора с опорой на знания! И вот уже полный арсенал хирургических инструментов на основе керамики. А потом методичная грамотная работа - и вот уже «Изумруд» «спасает» население от страшных последствий пития городской воды. Богатый опыт, практические знания и в итоге - высокий статус в компании по производству безалкогольных напитков.

 

Может быть, Гена Яковлев снова покажет наши студенческие фильмы, снятые на механическую кинокамеру. Где вы, главные герои «Капитана Пронина» Сережа Кубарев, Володя Корнишев? Как складывается ваша судьба? Быть может, Витя Тишенков расскажет, когда же станет надежной и доступной телефонная связь. А Сережа Подуровский поделится знаниями в автомобильных и строительных «прибамбасах». Алеша Перфильев покажет, куда движется великий обман всего человечества - персональный компьютер во главе с Биллом Гейтсом? И когда, наконец, мне кто-то расскажет, где Дима Федотов, Лёша Зеленин и Андрей Антаков?!

 

Жду вас всех... Андрей ВОЛКОВ.

 

Я сам - из тех, кто спрятался за дверью. Кто мог идти, но дальше не идёт.

Кто мог сказать, но только молча ждёт. Кто духом пал и ни во что не верит.

Моя душа беззвучно слезы льёт: Я песню спел - она не прозвучала.

Устал я петь, мне не начать сначала, Не сделать новый шаг и не смотреть вперёд.

 

Я - тот, чей разум прошлым лишь живёт. Я - тот, чей голос глух и потому

К сверкающим вершинам не зовёт. Я - добрый, но добра не сделал никому.

Я - птица слабая- мне тяжело лететь. Я - тот, кто перед смертью еле дышит.

Но, как ни трудно мне об этом петь, Я всё-таки пою, ведь кто-нибудь услышит...